Юлия Добровольская - Голос ангела [cборник]

— Белка… то есть Анна сказала, какая–то передача интересная в двадцать тридцать.

— А почему Белка? — Светлана смотрит на Льва.

— Я какое–то время звал ее Анна — Белла… а потом сократил…

Голос диджея сообщает, что передача по заявкам продолжается, и объявляет следующую песню.

— Как она сейчас, ваша Анна?

— Вот вернул ее после четырех дней домашнего режима… У нее день рождения был, отпустили. Поправилась… Колют реже — один укол в сутки сняли. Анализы лучше… И сама как–то бодрее. Книгу переводит.

— Что за книга?

— Швейцарского онколога… что–то вроде: зависимость хода болезни от отношений пациента с Богом.

— Интересно…

— Да, интересно…

Голос диджея:

«Интересно, слушает ли нас сейчас… читаю… пилот… э–э–э… «бета–джульетты»?.. Пилот «бета–джульетты» серебристо–белого цвета! Вам передает привет… белка. Тут написано с большой буквы… Белка. Ну, я уж не знаю, о чем тут речь…»

Лев закрывает лицо ладонью. Светлана смотрит, ничего не понимая, на него, но молчит.

«…Белка… «бета-Джульетта»… не знаю, ребята, надеюсь, те, кому это адресовано, поймут все сами. Итак, звучит… звучит «Ю кип он мувин»… Темно–лиловые!»

Светлана, недоуменно:

— Это вам?

Лев отнимает руку. Его взгляд устремлен сквозь стекло и дождь. На губах тень улыбки.

— Мне…

— А что такое «бета–джульетта»?

— То же, что «альфа–ромео»…

Лев заводит машину, и они трогаются. Дождь утих.

— Счастливая ваша Анна… И вы тоже… счастливый. Она поправится. Вы должны верить.

— Я верю. Она уже поправляется… Я бы дал вам ее письма почитать. Но там слишком много…

— Я понимаю… Расскажите просто то, о чем хотите сказать.

— Обязательно. И копию перевода дам. Обязательно. Помните, я приставал к вам в прошлый раз, что вы знаете о Боге?.. Так вот, там ответы на мои вопросы. И на ваши, думаю, тоже есть… Как ваш свекор?

— Спасибо, лучше. Уже о выписке поговаривает. Он без дела просто не может. Чуть зашевелился, заходил — уже о саде–огороде переживает… Я ему: вы о себе сейчас думайте. А он: это и есть я, если не смогу заниматься делом, то не я буду, зачем тогда жить, говорит…

— Я его понимаю… Ну, дай ему бог поскорее к делам вернуться… Почему вы не звоните мне, когда в Дубравы ехать собираетесь? — Лев посмотрел на Светлану.

Она улыбнулась:

— Автобусы пока ходят исправно… У вас других забот нет?

— Не говорите глупости.

— Хорошо, не буду.

Тихий зимний день.

На стоянке аэропорта паркуется белая «тойота». Из нее выходят Лев с Анной и Виктор. Мужчины берут сумки, и все направляются к зданию.

Под табло с объявлением о начале регистрации на рейс до Вены и Женевы они сдают багаж, заполняют бумаги и прощаются. Виктор уходит, изредка оборачиваясь и помахивая рукой Льву и Анне.

Анна спрашивает у Льва:

— У нас есть минутка?

Лев кивает.

Она, взяв его за руку, тянет к лестнице, ведущей в верхний зал ожидания. Там она прислоняется спиной к колонне и смотрит сквозь стекло на бесцветное небо, заснеженные взлетно–посадочные полосы, на самолеты и прочую технику, занятую своими обыденными делами.

Лев стоит чуть поодаль и смотрит на Анну.

Она снимает шапку, рыжие волосы рассыпаются по воротнику распахнутой дубленки.

— Жарко, — говорит она и оборачивается к Льву.

Лев улыбается и подходит к ней.

— Вас не утешит стаканчик чего–нибудь холодного? — говорит он.

Она смеется, обнимает Льва.

В его памяти мелькают картины пятилетней давности: этот же зал, за окнами знойное марево, разлитое по полю, Анна в легком шелковом костюме, прислонившаяся спиной к колонне; они в машине, застрявшей в пробке на выезде из аэропорта, смотрят друг на друга сначала смущенно, потом с откровенным интересом и недвусмысленными чувствами; лесное озеро, закатное небо, они лежат обнаженные по плечи в воде, разговаривают и смеются, потом обнимаются…

Лев возвращается в реальность. Смотрит на бледное осунувшееся лицо Анны, в ее горящие глаза и говорит:

— Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно!

— Звучит жизнеутверждающе.

Она снова смеется и прижимается к нему щекой.

— Это мое словечко! — говорит она.

— Вот и прекрасно. С удовольствием оставляю его в твое безраздельное пользование.

Я заметила его в первый же день, в день приезда. Ничем особенным он не выделялся — в смысле внешности или одежды. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, худощавый… И все, пожалуй. Не совсем, нет. Его лицо… какое–то не наше. Не знаю.

Женщина рядом. Совсем обычная. Невысокая, полная, все время улыбается. А он словно отстранен от нее… от всех.

Потом, через несколько дней, я снова его увидела.

Я сидела за столиком кафе в саду — мы с мужем обнаружили, что здесь замечательно готовят кофе по–восточному. Сидела одна — муж ушел на три дня в горы. Их отвезут к перевалу, который они преодолеют и спустятся сперва на лыжах, а после — на лошадях назад к морю. Осталась по двум причинам: не переношу горных серпантинов и отсутствия элементарных удобств. Этот поход входил в программу путевки, и муж предвкушал его заранее. Когда я сообщила, что остаюсь, он готов был пожертвовать удовольствием, и мне стоило больших трудов уговорить его отправиться без меня.

И вот я сижу с чашкой кофе и смотрю на улицу, где начинается карнавал по случаю дней города, который продлится неделю.

Народ подтягивался к решетчатой ограде сада, и вскоре я видела одни только спины. От нечего делать я оглянулась по сторонам. Тогда–то я и заметила его.

Он сидел через два столика от меня и тоже потягивал кофе. И тоже один. Вероятно, поджидал жену, отправившуюся за покупками. Его лицо было обращено ко мне, но за зеркальными стеклами очков не было видно глаз. Я отвернулась.

Меня тянуло снова посмотреть в его сторону. Я выждала и, как бы ища кого–то, скользнула взглядом по нему.

Я надеялась, что он уже не один. Но он по–прежнему сидел в одиночестве. Точнее, рядом расположились два парня с бокалами пива, но жены не было.

Он поставил чашку. Снял очки и посмотрел на меня. Взгляд был прямым и словно немым: он ничего не выражал — ни вопроса, ни приветствия. Если бы он улыбнулся, я бы ответила, а так… Я смутилась и не знала, как себя вести. Все, что подсказывало мне мое неискушенное в вопросах отношений с мужчинами воображение, это не дать ему догадаться, что он меня каким–либо образом потревожил. Я посмотрела в чашку, сделала последний глоток и поднялась с места.

За решеткой и перед ней началось оживление, послышались звуки марша. Я подошла поближе, мне уступили место.

В конце улицы показалась колонна марширующих барабанщиц. Они были как на подбор — стройные, хорошенькие, в неимоверно нарядных костюмах. Они выделывали своими палочками замысловатые движения, извлекая из узких сверкающих барабанов сложные ритмические пассажи. Это завораживало.

Сзади перестали толкаться и давить. Я заметила две мужских руки, опиравшихся на прутья решетки по сторонам от меня: смуглая кожа, густые волосы на запястьях и широкие рукава рубахи в знакомых ярко–синих пальмах.

Повернув голову, я поймала устремленный на меня все тот же немой взгляд.

Мне ничего не оставалось, как продолжить наблюдать за происходящим. Но интерес к уличному действу был потерян.

А по мостовой уже двигался цирк: акробаты, жонглеры, дрессировщики с животными — все это ярко и шумно. Народ бурно выражал восторг. Мой добровольный телохранитель, видимо, больше не в силах был сдерживать натиск любопытных. Я почувствовала спиной его тело: мышцы груди, живот, бедра, колени. Его кофейное дыхание на своем плече. Это привело меня в смятение. Спокойную, выдержанную женщину приводило в смятение нечто совершенно непонятное… Этого не может быть, просто потому, что этого не может быть никогда. Во всяком случае, никогда не было прежде. Поэтому, что с этим делать, я не знала.

В голове всплыл разговор с дочерью, который произошел у нас несколько месяцев назад. Даже не всплыл, он постоянно крутился в моей голове последнее время. Но сейчас мне показалось, что тема его как–то перекликается с ситуацией…

Часть зрителей потянулась за процессией, другие возвращались за столики. Мы остались одни — он и я. Я повернулась к нему лицом. Он опустил руки и отступил. Мы медленно пошли вдоль ограды к выходу.

Есть только здесь и сейчас, говорила дочь.

Здесь, в маленьком южном городке, утопавшем в цветах и дивных пряных ароматах буйной растительности, устремленном узкими улочками с зеленых гор к синему морю, сейчас было лето, середина июля, полдень. И я рядом с незнакомым мужчиной.